– британский музыкант, приобретший известность как басист культовой панк группы Sex Pistols. Прославился своим бунтарским характером и любовью к Нэнси Спанджен, которая окончилась трагически для обоих. Имена Сид и Нэнси стали нарицательными.
Сид Вишес: биография музыканта
Настоящее имя Сида – Джон Саймон Ричи, а вот единой версии насчёт его псевдонима нет. По одной из версий кличку ему придумал товарищ по Sex Pistols Джон Лайдон, после того как Сида укусил хомячок Джона и тот воскликнул «Sid is really vicious!». По иной версии своему сценическому имени он обязан Сиду Баррету из Pink Floyd и песни Лу Рида «Vicious».
Через некоторое время они начали выступать на улицы, исполняя кавер-версии песен Alice Cooper. В то время начинает красить волосы в яркие оттенки, а чуть позже они собирают группу The 4 Johns, в которой, как легко догадаться, собралось 4 Джона.
После этого Сид получает возможность стать вокалистом The Damned, но не явился на прослушивание, чуть позже присоединяется к группе The Flowers of Romance. В сентябре 1976 года он вместе с другими музыкантами заполнил вакантное место, выступив на первом международном панк-фестивале и ощутив вкус большой сцены, а заодно и тюрьмы в которую вскоре угодил из-за безобразного поведения на сцене.
Сид Вишес и Sex Pistols
В начале 1977 года Сид примкнул к группе Sex Pistols, заменив в ней Глена Мэтлока, в которую мог попасть годом ранее, но вместо него вокалистом выбрали того самого Джона Лайдона. Теперь он стал басистом коллектива, причем выбор на него пал скорее из-за имиджа, чем из-за виртуозной игры, поскольку все (в том числе и его учитель Лемми) считали, что он слабо владеет бас-гитарой. Иногда её даже отключали на концертах. В то время Сид изобрел танец, ставший характерным для раннего панка и получивший название пого.
Вскоре Вишес знакомится с фанаткой Sex Pistols, американкой Нэнси Спанджел, ставшей его любовницей. Чуть позже попадает в больницу с гепатитом С. В это время его увлечение героином становится настолько опасным, что его друг Лайдон вынужден был постоянно сопровождать его. Группа разваливалась прямо на глазах, Сид постоянно становился объектом нападок фанатов, попадая под град бутылок и изредка отвечая взаимностью, поэтому в Америке было принято решение распустить Sex Pistols прямо после турне. Сид на время предавался наркотическому дурману в компании новых знакомых, которые после отправили его в Англию к Нэнси, спасая от передоза.
Затем Сид и Нэнси приняли участие в съемках фильма «The Great Rock and Roll Swindle», после которого освободились от менеджмента Макларена (менеджера Sex Pistols). Нэнси становится его новым менеджером и организует ряд концертов в США.
За ряд записей парочка получает от Макларена наличными 25 000 долларов, которые они спрятали у себя в номере отеля Челси. Это и стало началом конца. 11 октября 1977 года Нэнси понадобилась доза и после этого Сид и Нэнси впали в наркодурман, от которого Сид очнулся на следующее утро, а Нэнси было суждено уснуть вечным сном. Её нашли мертвой, зарезанной ножом Сида. Вишеса арестовали за убийство, хотя мало кто верил в то, что это совершил именно он, тем более что 25 тысяч пропали бесследно.
Сид Вишес: причина смерти
За 50 тысяч его выпустили под залог, но 22 октября Сид Вишес совершил попытку самоубийства и попал в клинику. После этого он еще раз попадает в тюрьму за драку. Наконец после выхода под залог он приезжает на квартиру Мишель Робинсон, где принимает две дозы героина, в перерывах между приемом которых теряет сознание. На следующее утро он был найден мертвым. Смерть Сида Вишеса наступила от передозировки наркотиков. После вскрытия в его организме был обнаружен 80% раствор героина вместо обычного пятипроцентного.
Сид Вишес навсегда остался в памяти фанатов бунтарем, искавшим свои пути и ставшим, возможно против своей воли одним из символов панк течения.
Олицетворение принципа «живи быстро, умри молодым» и одна из трагических персон в истории рока.
С родителями ему «повезло» — отец вскоре после его рождения свинтил из семьи, а мать-хиппи, наркоманка со стажем, вряд ли могла дать сыну что-то путное.
Впоследствии друзья Сида (тот же Джа Уоббл, будущий басист Public Image Ltd.), отнюдь не похожие на пай-мальчиков, вспоминали, как шокировало их зрелище дающей сыну дозу героина заботливой матушки Энн.
В возрасте 17 лет Сид прибился к панк-тусовке и добросовестно пытался себя реализовать.
Он мог бы стать вокалистом , но пропустил прослушивание, и вакантное место занял Дэйв Вэньен.
В качестве ударника он принимал участие в выступлении на 100 Club Punk Festival, являвшимся для группы первым — собственно, она была организована, чтобы заполнить одну из прорех в графике мероприятия. Кто тогда мог подумать, что спонтанно возникший коллектив продолжит существование и станет той командой, «с которой никто не мог сравниться, когда она была на вершине» (по компетентному мнению )? Впрочем, вряд ли музыкальные таланты Сида, весьма скромные, позволили бы ему участвовать в покорении этой вершины.
Под влиянием Ди Ди Рамона Сид стал пытаться освоить бас-гитару, но мало что из этого вышло. Даже сам ничем помочь не смог. А свидетельства друзей Сида о том, что тот был «очень быстрым» и за ночь разучивал первый альбом , документальных подтверждений не имеют.
В конце концов, Вишес прогремел в составе , заработав скандальную славу благодаря своим выходкам, вызывающему поведению и образу жизни.
Всё это ничуть не противоречит словам о безобидности и беззащитности Сида. Антиобщественное поведение было для него, не умевшего драться, способом самоутверждения, необходимым ярким публичным образом (который эксплуатировал на полную катушку). Беда в том, что многие окружающие в этот образ поверили и не воспрепятствовали движению Сида к пропасти.
Его союз с Нэнси Спанджен стал одним из самых известных в истории рока. О нём слагались песни и снимались фильмы. Сид и Нэнси оказались чересчур романтизированы. Но справедливо ли это? Саморазрушительные для обоих любовников отношения, да вдобавок обстоятельства смерти. Убийство Нэнси так и осталось нераскрытым. Относительно кончины самого Сида тоже существуют разнообразные версии, вплоть до того, что некто приложил руку к его гибели (например, дорогая матушка Энн).
Так что же получается — оба представителя романтической парочки, Сид и Нэнси, умерли при загадочных обстоятельствах. Насильственный характер смерти второй известен, первого — вполне допускается. Кто бы ни был виновником, наказания он не понёс. Положа руку на сердце, вряд ли кто из поклонников Сида и Нэнси хотел бы кончить жизнь таким бесславным образом. Тем более, что Сид, по словам очевидцев его последних дней, вовсе не решился с определённостью на суицид, а был готов продолжать карьеру в шоу-бизнесе. Возможно, в наше время он бы стал ещё одним сравнительно респектабельным, «обуржуазившимся» панком на пенсии, как, к примеру, его друг Джон Лайдон.
Однако всем мечтам и вариантам будущего был положен конец утром 2 февраля 1979 года, когда Сида обнаружили мёртвым. И не случилось никакого продолжения карьеры. Сид оставил о себе память как об одной из знаковых жертв эпохи панк-угара, чей образ в итоге поглотил и пережевал личность. Весьма печальная история.
Media
На дворе 10 мая, и сегодня в нашей рубрике, посвященной легендам рока, будет статья о человеке, который ни много ни мало, стал иконой панк-культуры. Речь пойдет, как вы поняли, про человека, который чаще всего символизирует дух анархии, и имя ему Сид Вишес (Sid Vicious). Ко дню его рождения мы подготовили небольшую статью о его взлетах и падениях и совершенно непростой жизни, которая выпала на долю героя нашего повествования.
Кто такой Сид Вишес?
Как правило, большинство людей ассоциируют панк-направление именно с этой личностью, заключающей в себе безбашенные выходки, разрушение, анархию, наплевательское отношение к устоям общества, наркотики и многое другое, но вместе с тем в Сиде можно отметить и яркую индивидуальность, которая гораздо реже приходит на ум поклонникам музыки. Давайте же расскажем обо всем по порядку. Про человека, которому еще при жизни удалось стать легендой, а образом жизни пошатнуть моральные устои, стать символом безумия, протеста и порока.
Сид Вишес, настоящее имя, которого Джон Саймон Ричи (John Simon Ritchie) родился 10 мая 1957 года в Лондоне, Великобритания. Его детство сложно было назвать особо благополучным и уж совсем далеким от такого термина, как «счастливое конфетное детство». Вполне возможно, именно эти факторы и наделили его всеми разрушительными чертами, которые и проявятся чуть позже. Его мать, женщина, придерживающаяся взглядов культуры хиппи, страдала наркотической зависимостью, и, безусловно, мало времени уделяла воспитанию своего чада в рамках нравов Великобритании тех лет. Учеба, работа, «правильный» образ жизни не могли заинтересовать юного Джона, и главными жизненными амплуа для него стала музыка и панк-культура. Бросив школу в пятнадцать лет, Сид Вишес совсем недолго проучился на фотографа в художественном колледже, в котором его ждала судьбоносная встреча с Джоном Лайдоном (John Joseph Lydon), более известным как Джонни Роттен (Johnny Rotten). С этого момента Джон Саймон Ричи превратился в Сида Вишеса.
Есть несколько версий происхождения этого псевдонима, одно из них гласит, что домашний любимец Лайдона, хомячок Сид, укусил Джона за руку, и тот воскликнул: «Sid is really vicious!». По другой версии, что прозвище было дано в честь, одного из родоначальников психоделического направления в рок-музыке, а именно Сида Барретта (Syd Barrett) и песни из репертуара группы The Velvet Underground, а точнее – трека Vicious, потому что уже на тот момент Джон представлял собой настоящее воплощение порока. В то время он уже начал красить волосы, подражать Дэвиду Боуи (David Bowie), пытался организовать свои собственный музыкальный коллектив, ушел из дома, стал скитаться и жить в ключе панковской культуры тех лет. Также стоит отметить, что однажды он поиграл на ударных в знаменитом британском коллективе Siouxsie and the Banshees, а Лемми Килмистер (Lemmy Kilmister) давал ему уроки игры на басу. Правда тут больших успехов добиться не удалось, и фишкой Сида так и осталось его безумное поведение и неуемный нрав.
Так как же его музыкальная карьера жизненный путь привели в коллектив Sex Pistols? С будущими музыкантами этой группы, а именно со Стивом Джонсом (Steve Jones), Гленом Мэтлоком (Glen Matlock) и Полом Куком (Paul Cook), Вишес познакомился в магазинчике Too Fast to Live, Too Young to Die (вскоре переименовавшийся в SEX), модном месте, где свою одежду продавала будущий модельер с мировым именем и признанная королева панка в Высокой моде Вивьен Вествуд. Правда, место басиста наш герой занял не сразу, да и сам коллектив претерпевал некоторые изменения. Изначально он назывался Swankers или The Strand, но после того, как их менеджером стал владелец магазина Малкольм Макларен (Malcolm McLaren), они переименовались в известные всем Sex Pistols. Именно Малкольм увидел в этих парнях будущих звезд пан- сцены, да и, имея за плечами опыт работы с такими группами, как New York Dolls, понял перспективы данного музыкального стиля.
Сид Вишес (по центру) в компании возлюбленной Нэнси Спанджен и Лемми КилмистераВ феврале 1977-го из состава Pistols был исключен басист Глен Мэтлок. По поводу причин его ухода ведется много споров, но главное, что на его место стал друг Роттена, а именно Сид Вишес. Хотя с профессиональной точки зрения его владение инструментом, мягко говоря, оставляло желать лучшего, но его умение завести публику сыграли своею роль, придавая выступлениям той безудержной энергии, всплеска эмоций и безудержной агрессии, которая словно захлестывает с ног до головы и заставляет крушить все и вся на своем пути. Именно такой образ и принес с собой в группу Сид Вишес, который как раз и стал изюминкой или по-другому фирменной меткой Sex Pistols. С этого момента и началось «золотое», хотя и очень короткое время британского панк-коллектива. Их манера выступления стала сопровождаться дебошем, а вокруг группы все больше и больше создавался ореол людей без каких-либо компромиссов и ограничений. Да и сами музыканты нередко попадали прямиком из одного скандала в другой, будь то нецензурная брань в прямом эфире или же многочисленные драки, порой происходившие на сцене, причем сами музыканты не оставались в стороне от происходящего.
Хотя считается, что как музыкант Сид Вишес не особо себя зарекомендовал, но его образ, тем не менее, притягивал к себе окружающих людей. И одна такая встреча стала для него роковой. А именно знакомство с печально известной Нэнси Спанджен (Nancy Spungen). Споров и различных мнений по поводу ее влияния на коллектив Sex Pistols и, в частности, на Сида Вишеса существует бесчисленное множество. Отметить лишь стоит то, что после знакомство с ней Сид стал еще больше зависим от наркотических веществ, что впоследствии и привело его к печальному исходу. Принято считать, что причиной падения Сида была Нэнси. Но Джонни Роттен значительную часть вины возлагал на их продюсера Макларена. По словам Джонни:
«С самого начала американских гастролей Sex Pistols я не выпускал его (Сида) из поля зрения - даже в автобусе садился рядом. Всё у него было нормально, но лишь до того, как мы прибыли в Сан-Франциско. Кто-то сочтёт это простым совпадением, но стоило в нашем отеле появиться Малкольму, как Сид камнем пошёл на дно… Трагедия состояла в том, что он наивно уверовал в собственный имидж. А ведь был, в сущности, безобиден и беззащитен! Сид медленно погибал, а окружающие наслаждались зрелищем. Особенно Малкольм, полагавший, что саморазрушение есть суть поп-звёздности. Я был вне себя от бешенства: становиться поп-звёздами мы никогда и не собирались!..»
Сид Вишес за барабанной установкой После печально известных гастролей по Америке Pistols и для Сида и его подруги Нэнси настали другие времена. Для начала Вишес отправился в Париж на съемки и записал там версию My Way, которая является кавером на Фрэнка Синатру (Frank Sinatra). Несмотря на все сложности, особенно – ухудшавшееся состояние нашего героя и его зависимость от наркотических веществ и алкоголя, съемки все-таки завершились успехом. Это дало им финансовый толчок, и уже сама Нэнси Спанджен стала его менеджером и организатором предстоящих концертов. Но увы, все закончилось слишком быстро, так как на выступлении 7 сентября 1978 года, к слову будет сказано, что это оказался последний выход Сида на сцену, он появился в настолько невменяемом состоянии, что заплетающимся языком едва спел кавер на песню Игги Попа (Iggy Pop) I Wanna Be Your Dog и потерял сознание, вследствие чего все музыканты отказались с ним выступать. Увы, больше на сцену Вишесу выйти не удалось.
Еще больше его состояние подорвала смерть его подруги Нэнси, которая произошла при весьма непонятных обстоятельствах, так до сих пор и не ясно, было ли это убийство или самоубийство, но, увы, пережить ее Сиду Вишесу удалось ненамного. Его жизнь оборвалась 02 февраля 1979 года (ему было всего 21 год), после нескольких попыток покончить жизнь самоубийством, тюремных заключений, драк и все ухудшающегося как морального так и физического состояния. Его смерть также является предметом многочисленных споров, различных версий и домыслов, но ясно лишь одно. Панк сцена, да и сама музыкальная индустрия потеряла очень эксцентричного и яркого человека, имя которого навсегда, и крупными буквами вписано в историю, а также стало синонимом агрессии, разрушения, анархии и главное короткой, но в тоже время яркой и очень искрометной жизнью.
Но теперь на самую закуску, мы немного расскажем о другой стороне жизни Сида Вишеса, то есть не о его буйном нраве и непонятных выходках, а как о личности, обладающей яркой индивидуальностью, и возможно просто одинокой личности, искавшей свой кусочек счастья в этом мире. Хотя отсутствие у него умения игры на басу подтверждается многими, но есть и другие свидетельства, говорившие, что при большом желании Сид все-таки мог овладеть инструментом, в течение нескольких месяцев между присоединением к группе и знакомством с Нэнси, Вишес преданно работал и изо всех сил пытался научиться играть. По свидетельству многих очевидцев, например, таких как Кейт Левин (Keith Levene) участник The Clash:
«Мог ли Сид играть на бас-гитаре? Этого я не знаю, но знаю, что Сид делал вещи очень быстро. Однажды ночью он безостановочно играл первый альбом Ramones, всю ночь, а на следующее утро он уже умел играть на бас-гитаре. Вот так всё и было; он был готов! Сид делал вещи очень быстро!»
Да и что может показаться удивительным, так это его участие в благотворительных концертах, которые проходили в городе Хаддерсфилде. Тогда он принял участие в такой забаве, как «драка тортами», общался с детьми и произвел на всех самое приятное впечатление, которое никак не вяжется с его нашумевшим образом отвязного панка. Здесь же впервые Сиду дали возможность выйти к микрофону и самостоятельно спеть пару песен.
В заключении стоит сказать, что какими бы эпитетами не награждали Сида Вишеса, в памяти многих он так и останется «ярким факелом», горевшим хоть и совсем не много, но настолько ярко, что он и до сих пор является кумиром миллионов. Примером для подражания и тем человеком, который возвысил имя британской панк группы Sex Pistols до мирового масштаба.
Судьба Сида Вишеса – удивительная смесь небывальщины и трагизма: человек, сам образ которого стал олицетворением целого музыкального движения (говорим "панк", подразумеваем – Вишес), на самом деле практически не оставил музыкального наследия. Он умер в 21 год – и вся его маленькая безумная жизнь легко укладывается в несколько историй. Вспоминаем их все в день рождения музыканта, которому 10 мая могло бы исполниться 60 лет. Впрочем, тогда бы он не был Сидом Вишесом.
Не хотел учиться, а хотел быть музыкантом
Вообще-то Сидом Вишесом он и не был. Джон Саймон Ричи родился в семье бывшего охранника Букингемского дворца и женщины с наркотической зависимостью. Матушка подсадила на наркотики и сына-подростка. Впрочем, помимо первых доз она давала ему слушать модные пластинки, любимым музыкантом Джона стал Дэвид Боуи.
Ни о какой человеческой карьере с такими исходными данными он не мог даже помышлять. В 15 лет он бросает школу, идет учиться на фотографа (конечно, не доучивается), знакомится с молодым музыкантом Джоном Лайдоном – и начинает вместе с ним играть на улицах Лондона песни Боуи. Точнее, играет Лайдон – не владеющий толком ни одним инструментом Ричи оголтело стучит в тамбурин и исполняет дикие танцы. В этот момент он и получает прозвище "Сид Вишес", "Бешеный Сид". По одной версии – в честь еще одного безумца Сида Барретта из Pink Floyd, а по другой – в честь ручного хомячка Лайдона по имени Сид, который однажды ни с того ни с сего укусил хозяина.
Учиться музыке тоже не хотел
Вскоре Сид и Лайдон вместе со своими друзьями – Гленом Мэтлоком, Стивом Джонсом и Полом Куком основывают новую группу – Swankers, и попадают в поле зрения Малькольма Макларена, в то время – владельца легендарного магазина на Кингс-Роуд под названием Too Fast To Live, Too Young To Die. Итогом стало появление Sex Pistols – великой панк-группы, иконы стиля, слепленной из того, что было, самим Маклареном и его подругой Вивьен Вествуд.
Sex Pistols в 1978 году. Фото: AP
Кстати, изначально Вествуд хотела сделать лидером группы именно Вишеса, а не Лайдона, – по уровню сценических безумств до Сида всем остальным участникам было как до Луны. Хотя играть на врученной ему бас-гитаре Сид так толком и не научился. За обучение молодого человека взялся сам великий и ужасный Лемми Килмистер, но и тот после десятка уроков сдался – Сид не просыхал и не помнил ничего из наставлений Килмистера. Так что на студийных записях группы Вишесу не доверили сыграть ни одной ноты.
Видео: YouTUBE /SexPistolsVEVO
Да и на концертах его бас-гитару попросту выключали. Главное было не это – Макларен всячески поддерживал любые сценические безумства, а на них Сид был горазд. Любил погонять по залу публику или, например, запустить велосипедной цепью в журналиста. При этом драться толком не умел и частенько получал сдачи от не менее именитых визави – от Пола Уэллера до Дэвида Ковердейла.
Познакомился с подходящей девушкой
Главным событием жизни Сида стало появление в ней Нэнси Спанджен. Блондинка-группи, приехавшая из Америки, фанатка Ramones и настоящая оторва буквально свела его с ума. Во-первых, она разделяла все его пристрастия, включая самые пагубные, а во-вторых, всячески их поощряла.
Во время первых и последних американских гастролей Sex Pistols (группу долго не выпускали в США из-за безумства Сида) музыканты раскололись на два лагеря: в одном были Кук, Джонс и Макларен, в другом – Лайдон и Вишес.
На концертах безумие Сида дошло до апогея – в ответ на едкое замечание какого-то зрителя, он звезданул тому по голове бас-гитарой. На концерте в Сан-Франциско Лайдон объявил об уходе из группы, и был просто вышвырнут в окружающий мир разъяренным Маклареном без гроша в кармане. Кук и Джонс вернулись в Англию, а Сид завис в Нью-Йорке с новыми друзьями, которые спасли его от очередной передозировки – и отправили в итоге в Лондон, к Нэнси.
Не смог справиться с деньгами
В Лондоне Макларен пытается заняться делами Сида и Нэнси, вылепливая из них апологетов нового расхристанного и бескомпромиссного стиля. Сид пытается записать в Париже кавер на My Way Фрэнка Синатры, но запись снова закончилась скандалом. Нэнси становится менеджером Сида, улетает в Америку и пытается договориться о гастролях, а Сид получает от Макларена чек в 25 000 долларов, который оказывается роковым. Начинается загул – финальный в жизни Сида и Нэнси.
Видео: YouTUBE /SexPistolsVEVO
Однажды, придя в себя в номере отеля, Сид обнаружил Нэнси в ванной. Она была мертва, кто-то ударил ее ножом. Ошеломленный Сид вызвал полицию – и тут же был арестован по подозрению в убийстве. На помощь пришел Макларен – он выдернул Сида из тюрьмы под залог и попытался уговорить его начать записывать новую пластинку. Но Сид, абсолютно раздавлен смертью Нэнси, снова ушел в героиновый марафон. Во времена недолгих прояснений сознания пытался покончить с собой, но в итоге умер 2 февраля 1979 года от передозировки.
Сид Вишес почти не оставил музыкального наследия – впрочем, он об этом заботился меньше всего. Нэнси была его единственным смыслом жизни – его единственной любовью, вполне достойной такого безумца. А за то, что он так и не научился играть на басу, осудить его не может никто.
Навсегда остался среди жителей Лондона (буквально)
По одной из легенд, прах Сида развеян над могилой Нэнси, по другой – Макларен успел устроить с его останками последний перформанс, вбросив часть праха Вишеса в вентиляционную систему аэропорта Хитроу. Дело в том, что эта система имеет замкнутый контур, так что – по мысли Макларена – каждый, кто прилетает в Лондон, так или иначе вдыхает и уносит с собой крохотную частичку Сида Вишеса. Как символ панкующей Англии, которая прогрохотала по мировой культуре – и осталась в ней навсегда.
Фото: ТАСС/FA Bobo/PIXSELL/PA Images
Павел Сурков
Вскоре, после рождения сына, Джон Ричи ушёл из семьи, а Сид с матерью отправились на остров Ивиса , где провели 4 года. По возвращении в Англию Энн в 1965 году вышла замуж за Кристофера Беверли . Некоторое время семья жила в графстве Кент ; после смерти отчима мать и сын сняли комнату в Танбридж Уэллс, затем жили в Сомерсете .
К учёбе Сид интереса не проявлял и в 15 лет бросил школу, но вскоре (под именем Саймон Джон Беверли) поступил в художественный колледж Хэкни (англ. Hackney College ), где начал изучать фотографию . Здесь он познакомился с Джоном Лайдоном , который и дал ему ставшее впоследствии знаменитым прозвище. Согласно одной из версий хомячок Лайдона по прозвищу Сид укусил Джона за руку, и тот воскликнул: «Sid is really vicious!» . Позже появились версии, согласно которым прозвище было дано в честь Сида Баррета и песни Лу Рида «Vicious» . Вместе с Джоном Уордлом (позже взявшим псевдоним Jah Wobble) и Джоном Греем они образовали команду The 4 Johns. Как вспоминает Энн, в отличие от Лайдона, который был чрезвычайно замкнутым и застенчивым парнем, Сид красил волосы и вел себя в манере своего тогдашнего кумира, Дэвида Боуи . Лайдон рассказывал, что они дуэтом часто зарабатывали деньги уличными концертами, исполняя песни Элиса Купера : Джон пел, а Сид аккомпанировал ему на тамбурине .
Долгое время Сид жил попеременно - то со сквоттерами , то в доме матери, но в 17 лет, рассорившись с ней, стал действительно бездомным, благодаря чему впервые и вошёл в панк-культуру (большинство лондонских сквоттеров в те дни составляли панки). Примерно в это время Сид впервые попал в магазин на Кингс Роуд под названием «Too Fast to Live, Too Young to Die» (вскоре переименовавшийся в «SEX») и познакомился - сначала с Гленом Мэтлоком (который работал здесь, а по вечерам играл на бас-гитаре), затем через него со Стивом Джонсом и Полом Куком. Двое последних только что образовали группу Swankers и пытались уговорить владельца магазина Малкольма Макларена (который незадолго до этого вернулся из Америки, где некоторое время управлял делами New York Dolls) стать их менеджером. Вскоре состав превратился в Sex Pistols и нашёл себе вокалиста в лице другого завсегдатая, Джона Лайдона , - хотя поначалу жена Макларена, Вивьен Вествуд остановила свой выбор именно на Сиде .
Некоторое время Сид рассматривался и в качестве возможного вокалиста другой новой группы, The Damned , но из списков был вычеркнут после того, как не явился на прослушивание. В те же дни он собрал скандально знаменитый сквоттер-бэнд The Flowers of Romance ; в числе участников были будущие The Slits . Ещё недавно страдавший от одиночества, Сид вдруг оказался в самом центре нового культурного движения и решил не упускать своего шанса: взяв (по примеру своего нового кумира, Ди Ди Рамона) бас-гитару, он окончательно принял образ жизни, который очень скоро привел его к трагедии .
В сентябре 1976 года Сид стал участником так называемого Первого международного панк-фестиваля , организованный Роном Уоттсом, менеджером 100 Club в содружестве с Малкольмом Маклареном. Хедлайнерами здесь были Sex Pistols , к тому времени уже имевшие репутацию новой, в высшей степени перспективной группы с потрясающим авторским дуэтом. Когда стало известно, что в программе освободилось время для ещё одного участника, двое участников Bromley Contingent - Сьюзи Сью и Стив Спанкер (Северин) - тут же предложили свои услуги, в качестве двух других участников несуществующей «группы» пригласив Сида (ударные) и Билли Айдола (гитара; место последнего тут же занял Марко Пиррони , приятель девушки по имени Сью Женщина-кошка (Soo Catwoman ), с которой также дружил Сид). Так в первый день Фестиваля Сид впервые вышел на большую сцену. Впрочем, уже на второй день он с неё «сошел», поскольку был арестован (за то, что начал бросать на сцену бутылки) и помещен в тюрьму для несовершеннолетних Ashford Remand. Выйдя из заключения, он поселился у Catwoman и стал для неё кем-то вроде телохранителя .
Приход в Sex Pistols
Тем временем Sex Pistols потеряли и второй контракт - с A&M Records ; во многом причиной тому стали потасовки, инспирированные Сидом. Свой третий контракт группа подписала с Virgin Records , но к моменту выхода «God Save the Queen » здоровье Сида ухудшилось: он успел побывать в больнице, где лечился от гепатита C. При этом две его страсти - к Нэнси и героину - нарастали неконтролируемо .
После того, как Sex Pistols вернулись из Скандинавии и отыграли несколько «секретных» британских сетов (SPOTS: Sex Pistols on Tour Secretly), стало ясно, что Нэнси становится для группы опасной обузой. Её попытались насильно отправить в Америку, но план провалился: Сид и Нэнси сблизились ещё сильнее: теперь они противостояли всему миру, и ничто уже не могло их разлучить. Временами пара выглядела вполне респектабельно: например, в ходе благотворительных концертов в Хаддерсфилде в пользу шахтёров (где Джон принял участие в «драке тортами») Сид и Нэнси общались с детьми и произвели на всех самое приятное впечатление. Здесь же впервые Сиду дали возможность выйти к микрофону (он спел «Chinese Rocks» и «Born to Lose») .
Американские гастроли
Американское турне Sex Pistols началось с Юга. Нэнси рядом не было, её оставили в Англии, и Сид впал в депрессию. Кроме того, Warner Bros. Records , американский лейбл группы, приставил к нему охранников (во главе с Ноэлом Монком) с единственной целью - не подпускать к героину. Эффект тем самым был достигнут противоположный. Сид после концерта в Джорджии сбежал и вернулся на следующий день с некой Хелен Киллер (одной из фанаток «Пистолз») .
Вскоре группа разделилась на два лагеря. Стив Джонс, Пол Кук и Малкольм Макларен продолжили гастроли на самолёте, а Джон Лайдон (к этому времени всерьёз обеспокоенный состоянием своего друга) вместе с Сидом путешествовал в фургоне. Гастроли проходили в атмосфере наркотического хаоса и нараставшего насилия. В Сида постоянно летели бутылки; однажды он немедленно ответил обидчику - ударом бас-гитары по голове. С изрезанной грудью, в крови, он (по словам Джона) «превратился в циркового артиста». На сцену в Далласе , Техас , Сид вышел, нацарапав на груди кровавую надпись: Gimme a Fix . 14 января остатки группы, ещё недавно считавшейся популярнейшей в мире, собрались в Сан-Франциско , чтобы дать последний концерт в Winterland Ballroom . В конце его, бросив в зал свой вопрос: «А вы чувствовали себя когда-нибудь обманутыми?» - Джон Лайдон объявил о выходе из состава Sex Pistols и остался в Америке без гроша в кармане. Стив и Пол отправились в Рио, Сид продолжал наркотическую оргию с новыми друзьями, обеспечивавшими его наркотиками. Один из них (некто Буги) спас его от смерти после передозировки и со второй попытки переправил в Англию, к Нэнси .
Принято считать, что причиной падения Сида была Нэнси. Но Джон Лайдон значительную часть вины возлагал на Макларена.
С самого начала американских гастролей Sex Pistols я не выпускал его <Сида> из поля зрения - даже в автобусе садился рядом. Всё у него было нормально, но лишь до того, как мы прибыли в Сан-Франциско. Кто-то сочтёт это простым совпадением, но стоило в нашем отеле появиться Малкольму, как Сид камнем пошёл на дно… Трагедия состояла в том, что он наивно уверовал в собственный имидж. А ведь был, в сущности, безобиден и беззащитен! Сид медленно погибал, а окружающие наслаждались зрелищем. Особенно Малкольм, полагавший, что саморазрушение есть суть поп-звёздности. Я был вне себя от бешенства: становиться поп-звёздами мы никогда и не собирались!..
Две другие песни, записанных Сидом одновременно с «My Way », - «Something Else» и «C’mon Everybody » - вышли синглами под вывеской Sex Pistols и стали хитами (#3 UK) . В октябре он получил от Макларена гонорар (чеком) и сумму наличными в 25 тысяч долларов: последняя в тот же день была положена в нижний ящик стола в гостиничном номере отеля . Наступил день 11 октября : Сиду и Нэнси срочно потребовалась доза. Прошёл слух о том, что деньги у них есть, и они готовы заплатить любую сумму. Известно, что в гостиничном номере у них побывали как минимум два наркодилера. Получив дозы, Сид и Нэнси впали в забытье. Сид пришёл в себя утром 12-го. Нэнси находилась в ванной: она была убита, судя по всему, его ножом. Он немедленно вызвал сначала скорую, потом полицию, а 19 октября был арестован по подозрению в убийстве . Сумма в 25 тысяч долларов из нижнего ящика стола исчезла и так никогда и не была найдена. Сам музыкант вследствие тяжёлой алкогольной и наркотической интоксикации не помнил произошедшего и вину свою категорически отрицал.
В первые же часы после произошедшего люди, знавшие Сида и Нэнси, стали выражать уверенность в том, что он не мог совершить это преступление. «Он был каким угодно, но не Vicious; собственно, под таким именем я его и не знал. Он был тихоней, очень одиноким человеком. С Нэнси они были очень чувствительной парой и прекрасно относились друг к другу. Даже в моем кабинете они не выпускали друг друга из объятий. Чувствовалось, что между ними существует сильнейшая связь» , - говорил Стэнли Бард, менеджер отеля «Челси».
Фил Стронгман в книге «Pretty Vacant: A History of Punk» утверждает, что убийцей Нэнси был, скорее всего, Рокетс Редглер , наркодилер, вышибала, актёр (и позже эстрадный комик). Он, как было достоверно установлено, находился в ту ночь рядом с Нэнси, которой принёс 40 капсул гидроморфона . Существовала также и версия, согласно которой гибель Нэнси явилась результатом неудавшегося «двойного самоубийства» .
Смерть Сида Вишеса
Сид был помещен в тюрьму Райкерс. Макларен уговорил Virgin Records выделить залоговую сумму (в 50 тысяч долларов), пообещав от Сида новый альбом. Компания Warner Bros. собрала деньги на команду адвокатов и подозреваемого выпустили под залог. 22 октября , по-прежнему в состоянии глубокого потрясения от смерти возлюбленной, Сид попытался покончить с собой. Пока он находился в больнице, за ним ухаживала мать, прилетевшая из Англии. Едва выписавшись, Сид 9 декабря ввязался в драку, разбил бутылку о голову брата Патти Смит Тодда Смита, и был арестован на 55 дней. 1 февраля он был вновь выпущен под залог и с матерью и группой друзей направился на квартиру своей новой подруги Мишель Робинсон. Здесь он принял дозу героина и потерял сознание. Присутствующие сумели привести его в чувство, после чего он принял героин вновь. «Могу поклясться, в эти минуты над ним возникла розоватая аура, - позже говорила Энн Беверли. - На утро я принесла ему чаю. Сид лежал в полном умиротворении. Я попыталась растолкать его, и тут поняла, что он холоден… И мёртв» .
Главный коронер Нью-Йорка доктор Майкл Баден (англ. Michael Baden ), проводивший вскрытие, установил, что героин, обнаруженный в его организме, был 80-процентной чистоты, в то время как обычно Вишес использовал 5-процентный раствор .
В фильме утверждалось также, что Энн Беверли незадолго до смерти будто бы признавалась, что действительно ввела сыну смертельную дозу, потому что боялась, что его осудят на долгие годы за убийство Нэнси Спанджен .
Музыкальность
Способности Вишеса как бас-гитариста оспаривались. Во время интервью для Guitar Hero III , когда гитариста Sex Pistols Стива Джонса спросили, почему он вместо Вишеса записал партии бас-гитары для , он ответил: «Сид лежал в больнице с гепатитом , он не мог сыграть, не то, чтобы он вообще мог играть» . Сид попросил Лемми , бас-гитариста Motörhead , научить его играть на бас-гитаре, со словами, «Я не умею играть на бас-гитаре», на что Лемми ответил: «Я знаю». В другом интервью Лемми сказал: «Всё это было нелегко. Он всё ещё не умел играть на бас-гитаре на момент смерти» .
Альбомы
Год Название Примечания 1979 Sid Sings Сборник любительских записей с концертов Вишеса и его друзей в сентябре 1978 г. 1998 Sid Vicious & Friends Сборник 2000 Too Fast To Live Сборник Синглы
- «My Way » (30 июня 1978)
- «Something Else» (9 февраля, 1979)
- «C’mon Everybody » (22 июня, 1979)
Бутлеги
- My Way /Something Else/C’mon Everybody (1979, 12", Barclay, Barclay 740 509)
- Live (1980, LP, Creative Industry Inc., JSR 21)
- Vicious Burger (1980, LP, UD-6535, VD 6336)
- Love Kills N.Y.C. (1985, LP, Konexion, KOMA)
- The Sid Vicious Experience - Jack Boots and Dirty Looks (1986, LP, Antler 37)
- The Idols with Sid Vicious (1993)
- Never Mind the Reunion Here’s Sid Vicious (1997, CD)
- Sid Dead Live (1997, CD, Anagram, PUNK 86)
- Sid Vicious Sings (1997, CD)
- Vicious & Friends (1998, CD, Dressed To Kill Records, Dress 602)
- Better (to provoke a reaction than to react to a provocation) (1999, CD, Almafame, YEAAH6)
- Steppin’ Stone (1989, 7", SCRATCH 7)
- Probably His Last Ever Interview (2000, CD, OZIT, OZITCD62)
- Better (2001, CD)
- Vive Le Rock (2003, 2CD)
- Too Fast To Live… (2004, CD)
- Naked & Ashamed (7", Wonderful Records, WO-73, 2004)
- Sid Live At Max’s Kansas City (LP, JSR 21, 2004)
- Sid Vicious (LP, Innocent Records, JSR 23, 2004)
- Sid Vicious McDonald Bros. Box (3CD, Sound Solutions, 2005)
- Sid Vicious & Friends (Don’t You Gimmyyyyyyyyyyyyyyye) No Lip/(I’m Not Your, 2006)
- Рост Сида Вишеса на момент смерти 188 см, масса 62 кг.
Память
- Вишесу посвящена песня группы The Exploited - «Sid Vicious Was Innocent».
- Песня группы Химера - «Сиду Вишезу».
- Песня группы Lumen - «Сид и Нэнси».
- Песня группы Йорш - «Сид и Нэнси».
- Песня группы Психея - «Sid Спирс».
- В песне «Форева?» российской панк-рок группы Тараканы! упоминается Сид Вишес.
- Песня группы NOFX - «Sid & Nancy».
- Песня группы Алиса - «Всё это рок-н-ролл» .
- В песне «Харакири» панк-рок группы Гражданская оборона - "Сид Вишез умер у тебя на глазах..."
См. также
Напишите отзыв о статье "Сид Вишес"
Примечания
КомментарииИсточники
- «The Filth and The Fury», St. Martin’s Press, 2000, стр. 13
- (англ.) . - Предисловие к интервью с А. Паркером, автором двух книг о Вишесе. Проверено 7 октября 2009. .
- (англ.) . - www.punk77.co.uk. Проверено 7 октября 2009. . Ошибка в сносках : Неверный тег : название «punk1» определено несколько раз для различного содержимого
- Kit & Morgan Benson. . www.findagrave.com. Проверено 7 октября 2009. .
- , The Punk Issue, март 2006, стр. 65
- «The Filth and The Fury», St. Martin’s Press, 2000, стр. 41
- (англ.) . - www.punk77.co.uk. Проверено 2 ноября 2009. .
- , март 2006. The Punk Issue. The Year of Living Dangerously. Тед Дойл. Стр. 65
- {{cite webvk.com/video?q=Punk%20Rock%20Movie&z=video1382849_159229885 | url = www.roomthirteen.com/cgi-bin/feature_view.cgi?FeatureID=364 | title = It’s Only Rock and Roll… Lemmy interview | accessdate = 2009-11-02 | lang = en | description = www.roomthirteen.com | archiveurl = www.webcitation.org/61CA5n9J6 | archivedate = 2011-08-25 }}
- (англ.) . - www.imdb.com. Проверено 2 ноября 2009. .
- . www.hotshotdigital.com. Проверено 13 августа 2010. .
- (англ.) . - www.punk77.co.uk. Проверено 2 ноября 2009. .
- . www.hotshotdigital.com. Проверено 2 марта 2010. .
- . www.punk77.co.uk. Проверено 2 марта 2010. .
- . www.punk77.co.uk. Проверено 2 марта 2010. .
- . www.punk77.co.uk. Проверено 2 марта 2010. .
- . www.chartstats.com. Проверено 8 апреля 2010. .
- . www.punk77.co.uk. Проверено 8 апреля 2010. .
- 1979. . www.youtube.com. Проверено 8 апреля 2010. ~ 5:30]
- . www.youtube.com. Проверено 8 апреля 2010.
- . www.hotshotdigital.com. Проверено 3 мая 2010. .
- . news.bbc.co.uk. Проверено 3 мая 2010. .
- Грязь и ярость , Джулиан Темпл, 2000; «Лучшее время в группе было когда Сид только присоединился - он на самом деле решил научиться играть на бас-гитаре, вписаться и быть частью группы»
- Джон Севейдж. England’s Dreaming . - Faber & Faber, 1994. - С. 194.
Литература
- Паркер А. Сид Вишез: Слишком быстр, чтобы жить… / Пер. с англ. О. Андреевой. - М.: Альпина нон-фикшн, 2013. - 166 с., ил., 2500 экз. - (КонтрКультура). ISBN 978-5-91671-257-5
Ссылки
- , в котором Нэнси пытается утверждать, что Сид, а не Джон был лидером группы.
Альбомы Бутлеги Синглы Связанные проекты Связанные статьи Отрывок, характеризующий Сид Вишес
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d"un desastre publique, et je n"ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu"est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d"ami, mon cher. Decampez et au plutot, c"est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
